Солнечная буря - Страница 79

В животе по-прежнему болит, сильнее, чем раньше. А поверх боли, снаружи, — что-то теплое и мокрое. Кровь. Она с ужасом осознает, что Курт не просто ударил ее.

Он пырнул ее ножом.

— Все пошло не по плану, — мрачно произносит Томас. — Надо подумать, как быть теперь.

Ребекка поворачивает голову. Сара и Лова лежат валетом на кровати. Их руки привязаны к спинкам кровати пеньковой веревкой, во рту торчит что-то белое. На полу валяется изодранная простыня — это ее клочками заткнуты рты девочек. Она видит, как их ребра вздымаются, чтобы набрать в легкие достаточно воздуха через нос.

У Ловы сопли. Но она дышит.

«Спокойно. Она дышит. Проклятье!»

— Мы собирались поджечь дом, — задумчиво произносит Томас Сёдерберг. — А тебе мы оставили бы ключи от твоего скутера, чтобы ты попыталась бежать на нем в одной ночной сорочке. Ты, конечно, воспользовалась бы этим шансом — а кто бы отказался? В такой буран, учитывая дополнительный фактор охлаждения при езде на скутере, ты проехала бы метров сто, не больше, после этого упала бы и замерзла за несколько минут. Для полицейского протокола — обычный несчастный случай: домик загорается, тебя охватывает паника, ты бросаешь детей и выбегаешь в одном исподнем, пытаешься спастись на скутере и замерзаешь неподалеку. Никакого расследования, никаких вопросов. Теперь все осложняется.

— Вы собираетесь сжечь детей заживо?

Томас задумчиво закусывает губу, будто не слыша ее слов.

— Тебя нам придется забрать с собой. Хотя твое тело обгорит, возможно, останутся следы ножевого удара. Я не желаю рисковать.

Он прерывает свою речь и поворачивает голову, когда Веса Ларссон входит с красной пластмассовой канистрой бензина.

— Никакого бензина! — раздраженно произносит Томас. — Никакой жидкости для розжига, никаких химикатов. Все это легко обнаружится при обследовании места происшествия. Достаточно поджечь спичкой занавески и постельное белье. А ее мы заберем с собой. — Он кивает на Ребекку. — Вы вдвоем расстелите брезент на прицепе к скутеру.

Веса Ларссон и Курт выходят. Буран взвывает, но тут же замолкает, когда дверь закрывается. Она осталась с ним одна. Сердце отчаянно бьется. Она должна торопиться. Она это чувствует. Иначе тело предаст ее.

Поставил ли Курт свое ружье у дверей? Неудобно разворачивать тяжелый рулон брезента в буран с ружьем на спине.

Наклонись ближе.

— Не понимаю, как это уживается в тебе, — говорит Ребекка. — Разве в Библии не сказано «не убий»?

Томас вздыхает. Он сидит на корточках рядом с ней.

— И тем не менее Библия полна примеров того, когда Бог отнимает жизнь, — отвечает он. — Как ты не понимаешь, Ребекка? Ему разрешается нарушать свои собственные законы. И во мне это никак не уживается. Я сказал Ему об этом. И тогда Он послал мне Курта. Это был знак свыше. Мне пришлось повиноваться.

Он замолкает, чтобы вытереть сопли, стекающие из носа. Его лицо покраснело от жара камина. Должно быть, ему очень жарко в комбинезоне.

— Я не имею права позволить тебе разрушить то, что создано Господом. СМИ раздуют это финансовое дело до настоящего скандала, и тогда все рухнет. В Кируне произошли великие дела. Однако Господь дал мне понять, что это всего лишь начало.

— Виктор угрожал тебе?

— Под конец он представлял собой угрозу для всех. В том числе и для самого себя. Но я знаю, что он сейчас в Царствии Небесном.

— Расскажи мне, что произошло.

Томас нетерпеливо качает головой.

— Для этого нет времени, да и нет причин, Ребекка.

— А девочки?

— Они могут рассказать о своем дяде такое, что… Виктор по-прежнему нужен нам. Его имя не должно быть втоптано в грязь. Ты знаешь, сколько человек мы спасаем каждый год от алкоголизма и наркомании? Скольким детям возвращаем уже потерянных отцов и матерей? Сколько душ обращаются к Богу? Рабочие места. Достойная жизнь. Воссоединившиеся семьи. По ночам Бог постоянно напоминает мне об этом.

Он замолкает и протягивает к ней руку. Проводит кончиками пальцев по ее губам и шее.

— Я любил тебя так, как люблю свою дочь. А ты…

— Я знаю, — жалобно пищит она. — Прости меня.

Наклонись ближе.

— А теперь? — всхлипывает она. — Теперь ты любишь меня?

Его лицо становится непроницаемым.

— Ты убила моего ребенка.

Мужчина, у которого только дочери. Который мечтал о сыне.

— Я знаю. Я думаю о нем каждый день. Но это не…

Она на мгновение отворачивает голову, кашляет, прижав руку к животу. Потом снова поворачивается к нему и смотрит на него.

Он лежит там. Она видела его. В тридцати сантиметрах от ее лица. Камень, на котором Лова нарисовала Чаппи. Когда он наклонится достаточно низко. Схватить и ударить. Не думать. Не сомневаться. Схватить и ударить.

— Был еще один. Это был не…

Ее голос переходит в усталый шепот. Томас вытягивает шею, как лиса, которая прислушивается к возне мышей под снегом.

Ее губы беззвучно произносят слово, которого он не может расслышать.

Наконец-то он наклоняется над ней. Не мешкай, считай до трех.

— Помолись за меня… — шепчет она ему в ухо.

Раз…

— Ты был не единственный, с кем я…

…два…

— Это был не твой ребенок.

Три!

На секунду Томас замирает, и этого достаточно. Ее рука резким движением хватает камень. Она закрывает глаза и ударяет изо всех сил. В висок. В своем сознании она видит, как камень, словно снаряд, пробивает насквозь его голову и вылетает, прошибив стену. Но когда она открывает глаза, камень все еще у нее в руках. Томас лежит на полу рядом с ней. Возможно, его руки пытаются прикрыть голову. Она не успевает разглядеть. Она уже стоит на коленях и бьет еще раз. И еще. Все время по голове.