— Например, «око за око, зуб за зуб», — добавила Анна-Мария.
— Угу, — кивнула Ребекка. — А есть еще место в одном из Евангелий: «Если глаз твой искушает тебя…» и так далее, где это?
Санна перелистала Библию.
— Это написано в Евангелии от Марка. Вот, глава девятая, стих сорок третий и далее: «И если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее: лучше тебе увечному войти в жизнь, нежели с двумя руками идти в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает, и огонь не угасает. И если нога твоя соблазняет тебя, отсеки ее: лучше тебе войти в жизнь хромому, нежели с двумя ногами быть ввержену в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает, и огонь не угасает. И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную, где червь их не умирает, и огонь не угасает».
— Круто! — с чувством произнесла Анна-Мария.
— А почему вы об этом заговорили? — спросила Ребекка, стягивая с себя пальто.
Санна отложила Библию.
— Анна-Мария сказала, что убийство Виктора выглядит как ритуальное.
В тесной комнатушке повисла напряженная тишина. Ребекка сурово смотрела на Анну-Марию.
— Я не хочу, чтобы вы разговаривали с Санной об убийстве в мое отсутствие, — сказала она строго.
Анна-Мария с трудом наклонилась вперед и подняла с пола папку. Затем разогнулась и устремила на Ребекку твердый взгляд.
— Я не планировала этого разговора. Все вышло спонтанно. Я провожу вас в комнату для встреч. Ребекка, когда вы закончите, попросите охранника отвести Санну в душ. Встретимся в кабинете для допросов через сорок минут.
Она протянула Ребекке папку и добавила с добродушной улыбкой:
— Вот, копии из Библии Виктора, которые вы просили. Очень надеюсь, что нас ждет плодотворное сотрудничество.
«Фиг тебе», — подумала Ребекка, когда Анна-Мария двинулась впереди них в сторону комнаты для встреч.
Когда они остались одни, Ребекка опустилась на стул и мрачно взглянула на Санну, которая стояла у окна и смотрела на снег, падающий за окном.
— Кто мог подбросить орудие убийства тебе в квартиру?
— Мне ничего не приходит на ум. И я знаю не больше, чем раньше. Я спала. Виктор стоял возле моей кровати, так что я посадила Лову в санки, взяла Сару за руку и пошла в церковь. И там лежал он.
Они помолчали. Ребекка открыла папку, которую получила от Анны-Марии. Первая страница представляла собой ксерокопию обратной стороны открытки. Марки на ней не было. Ребекка уставилась на почерк, и холодок пробежал по телу. Тот же, что и на сообщении, прилепленном на ее машину, — угловатый, словно писавший был в варежках или держал ручку не той рукой. Она прочла: «То, что мы сделали, не грех в глазах Господних. Я люблю тебя».
— Что случилось? — обеспокоенно спросила Санна, увидев, как побледнело лицо Ребекки.
«Я не могу рассказать ей о записке на машине, — подумала та. — Она будет вне себя от волнения. Испугается, как бы с девочками чего не случилось».
— Ничего особенного, — ответила Ребекка. — Но послушай-ка вот это.
Она прочла открытку вслух и спросила:
— Кто любил его, Санна?
Санна опустила глаза.
— Не знаю. Его много кто любил.
— Ты никогда ничего не знаешь, — раздраженно ответила Ребекка.
Ей стало не по себе. Что-то тут не сходилось, но она никак не могла понять, что именно.
— Вы что, поссорились с Виктором перед его смертью? Почему ты не хотела, чтобы он и твои родители забирали девочек?
— Я же тебе уже объясняла, — нетерпеливо ответила Санна. — Виктор отдал бы их маме с папой.
Ребекка замолкла и уставилась в окно. Она подумала о Патрике Маттссоне. На видеозаписи службы он пытался схватить Виктора за руки, но Виктор вырвался.
— Я должна пойти в душ, чтобы успеть до допроса, — заявила Санна.
Ребекка рассеянно кивнула.
«А я должна поговорить с Патриком Маттссоном», — подумала она.
Санна отвлекла Ребекку от этих мыслей, проведя рукой по ее волосам.
— Я люблю тебя, — сказала она мягко. — Моя самая любимая сестра.
«Просто озвереть, как все меня любят, — подумала Ребекка. — Лгут, предают и, того и гляди, съедят за завтраком из чистейшей любви».
Ребекка и Санна сидят за кухонным столом. Сара лежит в надувном кресле в гостиной и слушает Йоййе Вадениуса. Это ее утренний ритуал: тянуть из кружки жидкую овсянку, раскинувшись в кресле, под песни Йоййе. В кухне включено радио. В окне по-прежнему висит оранжевая бумажная звезда, хотя на дворе уже февраль. Однако так хочется сохранить хоть что-то из рождественских украшений, чтобы выдержать холод и темень и протянуть до весны. Санна стоит у плиты и намазывает бутерброды. Кофеварка всхлюпывает в последний раз и замолкает. Санна наливает кофе в две кружки и ставит их на стол.
Дурнота накатывает на Ребекку, как огромная волна. Она вскакивает из-за стола и убегает в туалет. Даже не успевает полностью поднять крышку унитаза, и большая часть рвоты попадает на крышку и на пол.
Санна приходит следом за ней. Она стоит в дверях туалета в своем потертом зеленом плюшевом халате и смотрит на Ребекку встревоженным взглядом. Тыльной стороной ладони Ребекка вытирает с лица слизь и остатки рвоты. Обернувшись к Санне, она видит, что та все поняла.
— Кто он? — спрашивает Санна. — Виктор?
— Он имеет право знать, — говорит Санна.
Они снова сидят за столом. Кофе вылит в раковину.
— Зачем? — мрачно спрашивает Ребекка.
Она чувствует себя как в капсуле из толстого стекла. Это началось уже давно. По утрам тело просыпается гораздо раньше ее: рот открывается навстречу зубной щетке, руки застилают кровать, ноги сами идут в сторону школы «Яльмар Лундбумсскулан». Иногда она застывает посреди улицы, пытаясь вспомнить, не суббота ли сегодня. Надо ли ей вообще в школу? Но вот что удивительно — ноги всегда правы. Они приносят ее в нужную аудиторию в нужный день и в нужное время. Тело прекрасно справляется без нее. В последнее время она избегала ходить в церковь — ссылалась на учебу, на грипп, уезжала к бабушке в Курраваару. А Томас Сёдерберг не спрашивал, где она, и ни разу не позвонил.